В этот раз речь пойдет о полуженщинах-полуптицах. В античной традиции их называли сиренами и описывали как стаю крайне опасных созданий, губящих моряков. В славянской традиции их звали сирин, гамаюн и алконост. В отличие от своих древнегреческих родственников они обладали более мягким нравом. Но обо всем по порядку.
Начнем с сирен - тех самых, которые грозили мореплавателям гибелью.
Сирена
Согласно мифологии сирены были фантастическими красавицами, да к тому же еще с чарующими, нежными голосами, против которых не мог устоять ни один человек, которому доводилось их услышать. Версии о происхождении сирен расходятся - разные мифы называют разных отцов и матерей. Но общий смысл примерно одинаковый: отец - водное божество, дикое и стихийное, а мать - прекрасная муза.
Сирены
Характером дети пошли в папу, а внешность и голос унаследовали от матери.
Что же касается их необычной внешности (наполовину женщины, наполовину птицы), то поначалу в сиренах не было ничего птичьего. Когда-то сирены были спутницами Персефоны - дочери богини Деметры, то есть матери-природы. Но мрачный Аид, владыка подземного царства, украл девушку, чем поверг Деметру в гнев и великое горе. В ярости она сотворила колдовство, изменившее облик сирен навсегда - их ноги превратились в когтистые лапы, а руки стали крыльями - чтобы они отправились на поиски Персефоны.
Морские сирены. Лубок. 1866 год
Но и в таком виде сирены, обитавшие на скалистых берегах, очаровывали мореплавателей. Иногда говорится, что они не показывались из-за скал полностью - только головы, шеи и груди, и моряки полагали, что перед ними обычные женщины, к тому же поющие так сладко, что заслушаешься. И заслушивались - тогда корабль терял управление, шел на скалы, и команда гибла.
Исключений было всего два. Первое - Одиссей, который был предупрежден об опасности и велел своим спутникам залепить уши воском, чтобы те не услышали сводящего с ума пения. Сам Одиссей, будучи не только хитрым, но и очень любознательным, уши залеплять не стал, а приказал привязать себя к мачте - он хотел услышать пение сирен. И услышал. Но если бы не крепкие веревки, он поплатился бы за свое любопытство жизнью.
Второй человек, который сумел победить сирен, сделал это не хитростью, а божьим даром - это был певец Орфей, который, едва корабль приблизился к скалам, начал петь, своим голосом заглушил голоса сирен и спас корабль и команду. Но для большинства мореплавателей встреча с сиренами оказывалась фатальной.
Впрочем, при этом была у сирен и другая сторона - их считали музами загробного мира, поющими для жителей царства мертвых, и оттого на надгробных камнях нередко высекали изображения сирен, тех, кто будет дарить утешение в посмертии. Такова античная трактовка этого полуженского-полуптичьего образа.
Славянская трактовка выглядела несколько иначе, хотя схожих моментов будет предостаточно. Возьмем хотя бы птицу сирин. Само ее имя по звучанию отсылает к сиренам, и голос у нее тоже такой, что не оторваться. Встреча с нею была не к добру. Мол, это потерянная душа, а тот, кто услышит ее пение, - не жилец на свете, недолго ему осталось. А все потому, что желание жить в этом мире у человека пропадает - так прекрасно птица сирин поет об утраченном рае.
Виктор Васнецов. «Сирин и Алконост. Птицы радости и печали»
О ее происхождении в славянских мифах ничего не сказано, а может, до нас эти мифы просто не дошли: сведения о языческом пантеоне крайне отрывочны. Это дает почву для многочисленных фальсификаций, которые историки считают смехотворными и не признают за научные труды.
Но вполне возможно, что славянских мифов о происхождении птицы сирин и не было вовсе, потому что это существо попало к ним из уже упомянутой греческой мифологии, то есть, если можно так выразиться, уже готовым. Очень похожая история была с кентавром, которого на Руси переделали в китовраса. И он, и сирин попали в страну теми же путями, какими попадали иностранные товары, - вместе с купцами.
Русь была связана с остальным миром торговыми путями: через Каспийское море и Волгу, через Черное море и Дунай. На этих путях обычно вырастали крупные города, которые занимались преимущественно торговлей. Это были места, где происходило вавилонское столпотворение: звучали разные языки, появлялись люди разных национальностей и рас, готовились самые разные кушанья и строились дома, не похожие один на другой, - каждый вплетал свою национальную ноту в этот хор.
Главным мотивом этого хора были, разумеется, деньги - а как иначе для торгового люда? Но, помимо этого, происходило то, что специалисты называют сухим термином "культурный обмен" - люди дивились на диковинные обычаи соседей, слушали их легенды и уносили их с собой, чтобы рассказать о них у себя дома. И вполне возможно, что сирина привезли на Русь какие-нибудь купцы и выпустили его среди русских лесов и степей. И он начал обживаться.
О том, как это происходило, информации мало, она скудна и зачастую относится не столько к текстам, сколько к изображениям. Птицу сирин и ее товарку, птицу алконост, можно обнаружить на предметах русского быта начиная с раннего средневековья. Ее рисовали на керамической посуде, на дверцах мебели, на сундуках, шкатулках, вплетали в узор ювелирных изделий - например, гравировали на подвесках, височных кольцах для женского головного убора, на браслетах.
Но, спрашивается, если встреча с птицей сирин не к добру, то зачем же ее так часто рисовать? Возможно, со временем образ сирина в народном сознании смягчился - просто потому, что он оторвался от греческого первоисточника и зажил своей жизнью. Сирин, сохраняя с сиренами общие черты, обретает свои собственные. Из предвестника беды птица сирин превратилась в защитницу, потому и рисовали ее на шкафах и сундуках, чтобы берегла добро, а еще на украшениях, чтобы хранила их обладательницу от порчи и дурного глаза.
Между тем птицу сирин редко рисуют в одиночестве, обычно рядом с ней изображают птицу алконост. У Виктора Васнецова есть известная картина - "Сирин и Алконост. Песнь радости и печали". Картина вполне "в традиции" - две девы-птицы, обе в венцах, обе прекрасны, хотя их тела полностью птичьи. Их оперение доходит до плеч - Васнецов не стал изображать их гологрудыми. Точно так же поступали некоторые средневековые русские художники, либо чрезмерно "оперяя" полудев-полуптиц, либо пририсовывая им некое подобие верхней одежды, прикрывающей грудь.
У Васнецова лик одной девы строг, ее распущенные волосы черны, как ночь, щеки бледны, а под глазами глубокие тени. Другая румяна, весела, ее лицо излучает всепоглощающую радость. И, вообще-то, первая должна была называться птицей сирин - вещей птицей, тоскующей о рае, а вторая - птицей алконост, возвещающей радость от грядущей жизни в раю. Но у Васнецова почему-то наоборот: сирин - птица радости, алконост - птица печали. Видимо, произошла какая-то путаница. А потом она случилась и у Блока, который, вдохновившись картиной Васнецова, написал стихотворение "Сирин и Алконост".
Но на самом деле этот дуализм, разделение на черное и белое - это трактовка Серебряного века, когда сначала Васнецов, а за ним и Блок провозгласили птицу сирин певицей счастья, а птицу алконост - певицей беды. Хотя, вообще-то, алконост к несчастьям не имел никакого отношения, наоборот, он возвещал прекрасную жизнь в раю для праведников. Один из лубочных текстов, дошедших до наших дней, говорит:
Птица райская алконостъ:
Близ рая пребываетъ.
Некогда и на Ефрате реке бываетъ.
Когда в' пении гласъ испущаетъ
тогда и сама себе неощущаетъ.
А кто во близости ея будетъ,
той все в' мире семъ позабудетъ.
Тогда умъ от него отходить и д(у)ша его ис тела исходит.
Таковыми песньми с(вя)тых оутешаетъ
и будущую им радость возвещаетъ.
И многая благая темъ сказуетъ
то и яве перстомъ указуетъ.
Сирин - это одна из райских птиц, даже самое ее название созвучно с названием рая: Ирий.
Образ птицы алконост претерпел не менее неожиданные превращения на русской почве, нежели те, которые претерпела птица сирин. Алконост обязан своим существованием ошибке. Ошибка эта была допущена в тексте так называемого шестоднева (так на Руси назывались первые энциклопедии). Шестодневы описывали разнообразных живых существ - например, алкиона, то есть, в переводе с греческого, зимородка. В шестодневе просто говорилось о том, как эта птица откладывает яйца и высиживает птенцов.
Сирин (фрагм). Виктор Васнецов, 1896 г.
Но в результате неточных трактовок зимородок превратился в мифическую птицу и поменял имя, став птицей алконост, которая будто бы откладывает яйца прямо в воду, а они через семь дней всплывают наверх, когда приходит срок появиться птенцам. Тут очевидные отголоски легенд о мировом яйце и мировом океане, плюс пересечение с мифом о том, что Бог сотворил мир за неделю.
Что касается имени "алконост", то, очевидно, оно из древнегреческой мифологии. Будто бы была на свете царица Алкиона, чей супруг погиб во время бури. В горе царица решила сброситься в море, но боги превратили ее в зимородка (по-гречески "алкион"). А потом имя немного поменялось, и получился алконост, которому было суждено стать второй райской птицей на Руси.
Между тем была еще и третья птица, тоже с женской головой и грудью, и называлась она гамаюн (кстати, гамаюн и по сей день украшает герб города Смоленска). Эта гостья прилетела на Русь из других краев, но не из Византии и Греции, а, похоже, откуда-то из Ирана. Во всяком случае, в мифологии древних иранцев есть похожее создание - птица радости хумаюн.
Однако славянам, видимо, показалось, что сплошные песни радости - это перебор, и на Руси птица гамаюн стала отвечать за предсказания и вообще за доступ к всемирной мудрости. Говорили, будто она знает о происхождении земли и неба, богов и героев, людей и чудовищ, птиц и зверей и может дать ответ на любой вопрос.
Справедливости ради отмечу, что изображений птицы гамаюн намного меньше, чем изображений сирина и алконоста. И, вполне вероятно, это произошло оттого, что гамаюн прилетел на Русь позже, - оттого и не вжился в средневековое народное искусство, не успел.
Зато нашел свое место у поэтов Серебряного века и более поздних авторов. Кто-то из них рисовал птицу гамаюн зловещей, а кто-то, наоборот, делал ее символом своих надежд. Хотя этот образ, в отличие от двух предыдущих, абсолютно нейтрален, ведь от будущего можно ждать чего угодно.
