КОЗОДОЙ (Caprimulgus europaeus) ИЛИ ПОЛУНОЧНИК

Дорогой читатель, признайся откровенно, что ты и понятия не имеешь о том, что это за птица—козодой. Но стоит тебе, сидя под старыми дубами, дождаться захода солнца, как ты познакомишься с ней. Солнце еще отдыхает на кустах бирючины, тени постепенно удлиняются. Вдруг раздается тихое странное журчание, как будто маленький лесной гном, живущий в дупле старого дерева, полощет горло вечерней росой. Потом над тобой проносится черная тень, мягко и плавно пролетает большая ласточка. Слышится и воркованье, хотя поблизости нет влюбленного голубя...
Наступает вечер. Луна заливает серебристым сиянием лесные прогалины, оживают крылатые ночные насекомые, и, как черная острокрылая ведьма, гоняется за ними козодой...





Козодой ночная птица. Днем он спит. Его часто можно увидеть в лесу, можно пройти мимо него — он не шелохнется, словно вырезанный из дерева. Сидит он в странной позе, закрыв глаза, прижавшись к ветке, и только очень опытный глаз может узнать в нем балетмейстера ночного хоровода. Поэтому понятно, почему на всех без исключения отечественных и зарубежных фотографиях он изображен в этой позе. Черная птица с полуприкрытыми глазами, на черном фоне. Не очень-то лакомый кусочек для любителя цветных фотографий!
Но все же я хотел подстеречь эту птицу сумерек. Я приобрел все теоретические знания, которые, как мне казалось, необходимы для этого. Я хорошо знал, что козодой устраивает гнезда на скрытых лесных прогалинах и кладет яйца просто на землю. Я знал, сколько эта птица кладет яиц, каков их рисунок, форма, размер, вес, знал также, сколько времени высиживает их козодой, как он кормит птенцов, когда они вылетают из гнезда.




С этими всеобъемлющими орнитологическими знаниями я в течение целых пяти лет напрасно искал гнезда козодоя. Я знал все, что можно было знать, только вот гнезда никак не мог найти. Я бродил по лесам, шарил в зарослях боярышника, исследовал кусты сирени и бузины, заглядывал под гнилые пни. Однажды я признался в своем позоре Яношу, моему помощнику. Он ответил самоуверенно: “Гнездо козодоя? Найду!” Меня даже зло взяло. Ну сказал бы: “Поищем”, или же: “Найдется”. А то сразу: “Найду”. Как будто дело шло о том, -чтобы вынуть из шкафа шляпу или пальто!.. А ведь надо было найти это гнездо на черной лесной земле в густом лесу в 320 хольдов 1 (1 хольд равен 0,57 гектара.) Мне не верилось.
Не говоря больше ни слова, Янош нахлобучил свою зеленую шляпу и пошел. Я за ним. Он шел по тропе, вдоль кустов ежевики, мимо рябин, а потом завернул под обросшие мхом дубы. Он не смотрел по сторонам, а сразу остановился в том месте, где в прошлом году свирепствовал пожар и сейчас еще почва была серой от пепла. Янош сломал ореховый прут и ударил им по кусту. В то же мгновение взлетела черная тень, а под кустом, в крошечном углублении, мы увидели два крапчатых яйца козодоя.
Янош, однако, не успокоился на этом. Он пошел дальше, заглядывал под кусты, пристально наблюдая. Казалось, его ведет какой-то невидимый, загадочный компас. Время от времени он ударял прутом по кустам. К вечеру мы нашли уже три гнезда козодоя.
На другой день фотопалатки были установлены и настала моя очередь действовать. Козодой сидел на яйцах молчаливый, черный, скучный. На этот раз приучение к палатке обошлось без всякого труда. В жилах козодоя не текла “кровь дикой утки”. Палатка все приближалась, раздавались удары молотка по колышкам — птица улетала, но как только наступала тишина, она возвращалась в гнездо. “Отлично” — радостно думал я. И у меня возникла замечательная идея. Мы переделали палатку, натянув брезент на твердые деревянные рамы, что освобождало нас от необходимости вбивать колышки в землю.
Если бы, спрятавшись за старый тополь, кто-нибудь наблюдал за нами, перед ним открылась бы необычная картина. Палатка стояла на лесной прогалине, на остатках сгоревших дубов. Козодой, закрыв глаза, сидел в гнезде и ждал. Вдруг палатка медленно, осторожно поднимается (а в ней потеет и стонет фотограф) и, покачиваясь, движется среди деревьев вперед. На лесном пепле остаются только следы подбитых шипами ботинок. Козодой продолжает сидеть на яйцах, чуть-чуть приоткрыв глаза. Палатка мгновенно останавливается... он их снова закрывает. Палатка трогается, птица настораживается, но не надолго. Когда со стороны тополей раздается третий крик зеленого дятла, палатка уже стоит на расстоянии примерно метра от сидящей птицы.
Я вытираю пот со лба и приступаю к самой трудной работе. Со своими рюкзаками и тяжелыми фотоаппаратами залезаю я в пекло, то есть в палатку. В строжайшей тишине, затаив дыхание, распаковываю вещи. Все это с медлительностью улитки : ведь за мной следит козодой. Наконец, я выставляю объектив и вижу на металлическом зеркале аппарата отражение сонно сидящего козодоя.
Аппарат трещит, но птица даже не открывает глаз. Дело сделано. Я собираю вещи. При этом задеваю складным стулом за стальной стержень. 

Чучело Ласки

По лесу, словно ударили в наковальню, раздается резкий звон. Но, чудо! Вместо того, чтобы поспешно улететь, козодой остается на месте и, широко открыв глаза, смотрит на палатку. Что за глаза! Миндалевидные, темные, блестящие! С удивлением смотрю я на него и уже нарочно, снова ударяю по стержню. Только тогда птица встает, тихо щелкает и медленно шевелит крыльями. Но я ухожу, так как у меня на завтра зародились большие планы. Из белых щепок мы сделали чучело ласки, сохранив формы только в основных чертах. Ласка — исконный враг козодоя. Если ей удается, она ловит его и разрывает на куски. Страшное чучело мы прикрепили белой проволокой к палке, и я высунул его в отверстие палатки, сделанное для объектива.
Никогда не забуду я сцены, разыгравшейся под зеленой листвой, на покрытой пеплом земле. Моя тихая золушка превратилась в богатыря, вступающего в бой с драконом; это было понятно — ведь под ней лежали свежеснесенные яйца, залог жизни.
Низкая трава зашелестела, когда я подвинул к гнезду мою ласку. Козодой вскочил (казалось, он увеличился вдвое) и широко распластал крылья, словно орел в поединке; хвост его раскрылся веером, как у кичливого павлина; он зашипел и защелкал, словно филин, отправляющийся на ночной грабеж. Он обошел гнездо, тряся шеей, потом, раскрыв клюв, медленно направился к чучелу и бросился на него. Такой страшной птичьей глотки я еще никогда не видел. Она была в несколько раз больше головы козодоя, а в ее ярко-красной бездне темнели кровеносные сосуды. Козодой шипел и щелкал, словно соревнуясь с мотором моего аппарата. Левой рукой я судорожно сжимал палку с чучелом ласки, а правой снимал кадр за кадром. Я снял темный зев птицы и навел объектив на его блестящие ореховые глаза.
Птица подходила все ближе. (Никогда в жизни я так быстро не менял объектива.) Я медленно, осторожно приподнял чучело. Встав на дыбы, оно как бы приготовилось к прыжку. Птица, казалось, стала еще больше, глаза ее расширились, округлились, раздув глотку до гигантских размеров, она набросилась на конец палки.
Я продолжал снимать в каком-то упоении. Трещал мотор, в его маленьком окошечке мелькали цифры, а птица, шипя, боролась с чучелом. Тихоня превратилась в фурию. Она била крыльями и клевала белые щепки, а я, словно удары обрушивались на мою голову, инстинктивно подтягивал палку... Помню только, что эта крылатая коричневая ведьма с горячей шипящей глоткой была так близко от меня, что ее удары приходились уже по парусине... Пожелтевшая крыша палатки громыхала, словно от града.
Ошеломленный, я втянул чучело в палатку. Фильмосчетчик остановился. Когда я снова выглянул в отверстие, птица, как черное изваяние, уже тихо сидела на своих крапчатых яйцах. Глаза ее были закрыты, словно она отдыхала после напряженного боя.

Иштван Хомоки-Надь














Внешний вид.
Хвост с двумя большими пятнами, белыми у самцов и рыжими у самок. Крыло снизу с яркими рыжими полосами.
Брачная песня самца — монотонное жужжащее стрекотание, похожее на треск электрического движка: ”ерррруррррррреррррр...”. При окончании этой трели самец часто издает характерное “фюрр-фюрр-фюрр-фюрррюю...”. Часто слышится также призывный крик: “уик-уик-уик-уик...”, крайне напоминающий голос совы. Так же кричит и самка козодоя. Иногда в полете самец громко хлопает крыльями.
Местообитания.
Обитает в смешанных и лиственных лесах и в кустарниках.
Питание. Питается насекомыми.
Места гнездования. Любимые места гнездования козодоя — светлые, разреженные сосновые боры, смешанные леса и лиственное мелколесье. Предпочитает держаться вблизи вырубок, лесных полян и по окраинам леса.
Месторасположение гнезда. Гнездится на земле.
Форма и размеры гнезда. Специального гнезда не делает. Яйца откладывает непосредственно на почву, чаще на хвою, прошлогоднюю листву, труху сгнившего дерева. На месте, где лежат яйца, по мере насиживания образуется небольшое углубление.
Особенности кладки. Кладка из 2 яиц. Яйца имеют эллипсообразную форму с одинаково овальными конусами. Скорлупа гладкая и блестящая. Основной фон фарфорово-белый или серовато-белый. По фону разбросаны пятна: глубокие светло-серые с размытыми краями и поверхностные, резко очерченные серые с буроватым оттенком. Размеры яиц: (28-36) х (20-24) мм.
Сроки гнездования. Прилетает в конце апреля — начале мая. Около середины мая появляются первые кладки, а в начале июня — первые птенцы. Первые летные птенцы встречаются в конце июня. Вполне самостоятельными молодые птицы становятся в конце июля. Отлет проходит с августа до начала октября.
Распространение. Распространен на восток до Забайкалья. В последние годы найдены места гнездования в ивняках по берегам горных рек близ Тынды и в “пепловых пустынях” Камчатки.
Зимовка. Места зимовок — Южная и юго-восточная Африка.
Хозяйственное значение. Козодой полезен тем, что истребляет много ночных бабочек, гусеницы которых вредны для леса и садов.

Источник: photoweb.ru